Осень стала для баса Ильдара Абдразакова временем фестивалей и конкурсов. Певец делился мастерством как на мастер-классах, так и на сценах Мариинского театра и Большого зала Филармонии. В Год педагога и наставника Ильдар АБДРАЗАКОВ рассказал музыковеду Владимиру ДУДИНУ о том, что представляет собой школа молодого певца, в которой не избежать сложных испытаний.

ФОТО Петра КОВАЛЕВА/ТАСС

— На Международном фестивале Ильдара Абдразакова, который вновь пронесся по нескольким городам России, включая Мурманск и Петрозаводск, и на Первом международном конкурсе молодых оперных исполнителей им. Ф. Шаляпина в центре внимания была фигура молодого певца. Вам, похоже, понравилось делиться опытом с молодежью?

— Да, я хочу помочь ребятам советами по выбору репертуара, подбору подходящей музыки, исполнению, стилям. Молодые ребята — они же как дети.

— Хлопотно, наверное, с детьми возиться. Или у вас как у многодетного отца силен родительский инстинкт?

— Дело тут не в хлопотности. Мне в свое время советы дали, я получил — передай другому. Одному все это удерживать, наверное, не очень хорошо. Вот сижу я на конкурсе и слышу, что певец поет арию бельканто, но делает это по слогам, не с теми оборотами. Мне тут же хочется откорректировать, чтобы было красиво, верно — тогда и музыка будет совсем другая, задышит правильно, завибрирует, как должна. В свое время Риккардо Мути учил меня, как правильно петь, фразировать, мыслить вокально. Поэтому, если уж мы делаем одно большое дело под названием «Опера», хочется сделать, чтобы все было еще лучше.

— Часто ли встречаются сегодня среди молодежи таланты?

— На моих мастер-классах были прекрасные и перспективные ребята. Некоторым из них в принципе уже дорога в театр если не на главные, то как минимум на вторые роли. И я иногда не понимаю, почему их с таким хорошим материалом не берут. То ли нам театров не хватает, то ли места все заняты. Сегодня мои друзья, художественные руководители из разных театров мира, просят у меня дать им тенора, спрашивают, нет ли баритона на ту или иную партию. Речь идет действительно о лучших площадках мира. Режиссеры хотят видеть в своих постановках молодых и худых. Но молодой и худой не сможет спеть, как полагается, у него еще и опыта нет. Он, может, и начнет неплохо, но сломается через год-два. Редко бывает, когда молодой певец «выст­реливает» и работает много лет. Лишь при грамотном распределении репертуара и сил молодые солисты смогут вырасти в прекрасных больших певцов.

Мы будем терять молодых, нагружая их сразу большой работой, трудными партиями, делать их нездоровыми ментально. Спел такой начинающий певец партию, а на второй раз какая‑то нота не получилась, он начнет обрастать проблемами психологическими. Поначалу маленькими, которые могут превратиться в большие. И может попросту прекратить петь — такое тоже бывает. Певец должен быть здоровым и физичес­ки, и психически, ментально. Поэтому им нужно вовремя помочь.

— Не так давно мне довелось поговорить с молодой оперной звездой Айгуль Ахметшиной, кстати, тоже, как и вы, из Башкирии. Она рассказала о том, что в молодежной программе в «Ковент-Гарден» с ней работал психолог.

— Конечно, Айгуль там сразу загрузили, дав Кармен в 21 год. Но она выдержала, достойно прошла испытания. Наша профессия очень сложная. Кроме голоса должен быть еще и мощный характер. Ты должен быть либо первый, либо… Но, впрочем, кому что нужно. Кто‑то, возможно, и не собирается хватать звезды с неба, кому‑то достаточно выйти, спеть «Кушать подано» и уйти. Те, кто хочет делать большую карьеру, петь главные партии в операх, должны быть готовы к сложному периоду становления. Мы же как спортсмены — надо все время готовиться. У нас тоже мышцы, связки, которые нужно разрабатывать. Нужно ставить рекорды, что означает идти от партии к партии: спел одну, потом сложнее, еще и еще сложнее. Если сразу споешь сложную партию, можно сломаться. Если 20‑летнему предлагают петь Радамеса в «Аиде» Верди или Бориса Годунова в опере Мусоргского, что же он будет петь в 45?.. Я, например, спел, наверное, около 450 спектаклей «Свадьба Фигаро» Моцарта в течение своей карьеры, с кем только не спел.

— А с кем, к слову, вы ее не спели?

— Наверное, единственное только — с Мути. Так вот, я к тому, что сейчас настал тот период, когда мне интереснее спеть что‑то более драматическое, для голоса яркое. Мне самому хочется чего‑то другого. Не говорю, что Фигаро легче, там тоже куча текста, речитативов, есть что попеть. В операх Мусоргского и зрелого Верди другой оркестр, другое наполнение, масштаб, хор большой. В нынешнем возрасте мне больше нравится такой репертуар. Опять же не говорю, что не хочу петь Россини. От его «Итальянки в Алжире» я балдею, купаюсь в этой музыке, мне нравится шутить, быть на сцене в роли шута горохового, в чем ничего страшного нет, потому что таков персонаж, где должна быть своя органика.

— Мне кажется, когда трагическое и комическое подвластны артисту в равной мере, только тогда его и можно считать сос­тоявшимся артистом. В этом ведь и заключалось великое искусство Федора Шаляпина.

— Да, трудно не согласиться. В принципе наше дело не такое сложное, когда все выстроено красиво, когда сделана цепочка и видна мелкая ювелирная работа с камнями на ней. Надеть такую цепочку на шею несложно — сложно изготовить. Голос тоже нужно изготовить, прежде чем «надеть». И этим должны заниматься педагоги.

— Найти хорошего «своего» педагога для певца — громадная проблема.

— По большому счету все педагоги думают одинаково, только говорят разными словами. Сам певец должен научиться понимать этот язык, у него должна развиться интуиция. Кроме педагога он должен слушать много разных певцов. Я очень много слушал, в основном записи Лучано Паваротти, Чезаре Сьепи, Сэмюэла Рэми. Паваротти я слушал, потому что у него слышна вся техника. Русские басы, как правило, перекрывают звук, и возникает мычание, как я это называю. А в голосе должен быть блеск везде — как наверху, так и в середине и внизу — голос должен звенеть, блестеть. Я знаю, что итальянцы добиваются звона в звуке. Когда я приехал в Италию, мне говорили: «Ты бас». Ну да, пою басовые партии. «Но ты поешь как тенор!» И я понял, что у меня вокальная линия — теноровая, но с моими басовыми обертонами. Это, конечно, не сразу стало получаться, но с годами голос развивался, становился объемным. Я не торопился. Мои менеджеры давали мне правильный репертуар. Мне повезло с первым менеджером — Эрнесто Паласио…

— Знаменитый россиниевский тенор?

— Да, он знал прекрасно мой голос, репертуар, не нагружал меня неправильными партиями, да я бы и сам от них отказался. Он вовремя находил мне работу, помогавшую развитию голоса. Я много пел и Россини, и Беллини. Он меня обозначил как россиниевского певца, при этом я пел и Моцарта, и молодого Верди, что помогло не потерять голос, развить вокальное мышление, уверенность в работе. Я не думал, получится или не получится. Уверенности было на 200 %.

— С Марией Гулегиной мы говорили однажды на тему большого риска для певца при переходе с итальянского на немецкий репертуар. У вас совсем нет немецкой музыки в резерве?

— Я однажды пел на немецком языке — это была опера «Фиделио» Бетховена в «Ла Скала». Я пел небольшую партию министра, Вальтрауд Майер пела Леонору, дирижировал Риккардо Мути. Позже мне предлагали петь на немецком и Вотана, и Голландца. Может быть, когда мне надоест петь итальянскую музыку, я возьмусь за немецкую, но пока не надоело. Пока есть задачи спеть и Захарию в «Набукко», и подготовить «Дон Кихота» Массне на французском, и вернуться к «Мефистофелю» Бойто. Я пел однажды «Мефистофеля» в Сан-Франциско, где моим партнером в партии Фауста был тенор Рамон Варгас.

— Наверное, радостно было встретиться с ним недавно на открытии Фестиваля Абдразакова в Мариинском театре?

— Да, это было прекрасно! Рамон в отличной форме, здорово он владеет голосом. Он был очень рад сюда приехать, счастлив всех увидеть — и меня, и Валерия Гергиева.

— В последние годы вас часто можно встретить на территории, далекой от оперы, — в разных телешоу.

— Таким образом я немного отвлекаюсь от своих рамок. Терпеть не могу, когда на мне штамп ставят — «оперный певец, вам направо». Да, это правда, я оперный певец, в одном только Мариинском театре пою почти 25 лет плюс два года до этого в Уфе проработал. Да, опера, опера, опера там и сям. Но есть же еще другие жанры, другие места, которые можно посетить, выступить, в жюри посидеть. Вероятно, время пришло задействовать себя в других ипос­тасях. Сейчас я полюбил заниматься спортом, в хоккей играю. Мне это приносит дополнительную радость, я там отдыхаю.

— Скоро премьера «Большой оперы». Слышал, вы будете ее вести вместе со своей супругой Марикой?

— Да, скоро все увидите. Мне интересно попробовать что‑то новое, интересное, завести новое общение. Вы знаете, сколько новой публики я привел в оперный театр благодаря участию в телепроектах? Ко мне многие подходят и говорят, что узнали меня благодаря шоу и пришли в театр на «Бориса Годунова», «потому что знаем, что вы — это вы». Чтобы люди ходили в театр, нужно расширять рамки, не ждать, пока они созреют и придут, а сделать так, чтобы они сами захотели прийти.

Текст: Владимир Дудин
«Санкт-Петербургские ведомости»

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 211 (7540) от 09.11.2023 под заголовком «Осенний марафон Ильдара Абдразакова».