05/12/2022
Ильдар Абдразаков — о модных тенденциях в опере, Ла Скала и том, как «Борис Годунов» вытягивает жилы
«На эту сцену я выходил уже 88 раз»
— У публики Ла Скала репутация требовательной и взыскательной, а открытие сезона в этом театре — событие года. Волнуетесь ли по поводу того, как вас примут? Не скажется ли на реакции зала то, что вы из России?
— Когда я приехал в Ла Скала в этом году, мне рассказали, что в театре провели подсчет — на эту сцену я выходил уже 88 раз. Из них было четыре сольных концерта под фортепианный аккомпанемент и множество разных спектаклей. В этом году я буду открывать сезон Ла Скала уже в шестой раз. Перед выходом на сцену волнение есть всегда, особенно когда выступаешь в одном из главных театров мира. Но я давно пою в Ла Скала, эта публика меня знает, и если ей нравится, как человек поет, они слушают его с удовольствием. У музыки нет границ.
— Театр дает оперу в авторской редакции 1869 года. Насколько органично вы в ней себя ощущаете?
— Поставить именно эту версию было моей идеей, которая возникла еще три года назад и наконец реализуется. Эта версия не такая развернутая, более концентрированная, если можно так выразиться.
Сейчас в оперном мире в целом есть тенденция к исполнению произведений в их оригинальном виде — такими, какими их изначально создавал композитор. Следуя этому веянию — обращения к первоисточнику, — Ла Скала также обратился к первой редакции оперы Мусоргского. Кстати, надо отметить, что опера «Борис Годунов» ставилась в Ла Скала неоднократно, даже больше, чем, например, «Кармен».
— Какие нюансы обсуждаете с дирижером-постановщиком Рикардо Шайи?
— Их много. Дирижер в первую очередь обращает внимание на задачи, которые поставил композитор в партитуре, а мы, артисты, работая с дирижером, уже добавляем больше текста, эмоций, драмы. Когда исполняешь Верди, Чайковского, Беллини, на первом месте стоит вокал, а уже потом текст. В Мусоргском же всё ровно наоборот — сначала текст, а потом мелодия.
— Вы не впервые поете Бориса. Менялось ли у вас восприятие этой роли? В какой из постановок вы чувствовали себя наиболее комфортно?
— Конечно, восприятие меняется и зависит от очень многих факторов: декораций, костюмов, общей режиссерской трактовки персонажа, от коллег, которые выходят с тобой в спектакле, от оркестра и дирижера, даже от самой сцены — исторический это зал или новая площадка. Может быть, звучать ты будешь так же, но ощущать себя будешь по-разному, в зависимости от условий, заданных постановкой и окружением.
А вот текст и музыкальная линия остаются, поэтому радикальных изменений в восприятии роли я не чувствую.
— В какой из постановок вы чувствовали себя наиболее комфортно?
— Наиболее комфортно мне было петь в постановке Андрея Тарковского, в которой я выходил на Приморской сцене Мариинского театра под управлением Валерия Гергиева. Тогда спектакль специально привезли из Петербурга на фестиваль. И в Большом театре очень красивая классическая постановка.
«Я его душа»
— Борис Годунов — сложнейший персонаж не только с точки зрения вокала. Вы выступаете его адвокатом или прокурором?
— Я не адвокат и не прокурор Бориса. Я его душа.
— Считаете ли вы, что до конца поняли своего героя и то, как его представил Мусоргский?
— Трудно сказать. Я еще достаточно молодой человек и эту партию пою сравнительно недавно. Думаю, что на этот вопрос я смогу развернуто ответить лет через 20.
— На ваш взгляд, режиссер Каспер Хальтен разделяет трактовку композитора или с ней дискутирует?
— Каспер пытается идти от партитуры Мусоргского, но у него, как у европейца, свое мышление, свое видение, исходя из его культурного бэкграунда, европейской оперной и режиссерской традиции.
В данной постановке он не дословно пошагово переносит на сцену всё, что Мусоргский прописал в партитуре, а предлагает сравнить драму Бориса Годунова с драмой героев Шекспира, проводит своеобразную параллель между Пушкиным и Шекспиром.
— Согласны ли вы с утверждением, что лучший режиссер оперы — это создавший ее композитор и постановщику надо только глубоко вникнуть в его замысел?
— В этом и правда что-то есть. Я бы только добавил, что важно не мешать артистам петь. Певец должен чувствовать себя комфортно, а не придумывать, как справиться с очередной невероятной режиссерской задумкой. Недаром Франко Дзеффирелли считают одним из лучших режиссеров. У него были прекрасные яркие постановки, красочные костюмы, но при этом он давал певцам делать то, ради чего они и участвуют в спектакле, — петь. И всё это благодаря его видению собиралось в цельный оперный спектакль.
Сейчас, к сожалению, есть тенденция к кардинальному пересмотру классики ради ухода от штампов. Согласен, штампы нужно убрать, но при этом не стоит делать из певцов спринтеров или акробатов.
— В исполнительском составе спектакля много русских певцов. Значит ли это, что Мусоргского могут адекватно исполнять только русские певцы?
— Для любого языка это в порядке вещей. Если человек знает язык, хорошо на нем говорит, думает на нем, конечно, он будет звучать по-другому и в случае оперного исполнения. Но если где-то можно позволить себе быть чуть менее придирчивым к произношению в угоду красивому голосу, в «Борисе Годунове» недостаточно просто пропевать слова без акцента — в этой опере каждое слово на вес золота.
— Исполнение «Бориса Годунова» перед иностранной публикой и русской отличается по восприятию? На что реагирует публика в России и за рубежом?
— «Борис Годунов» — русская опера, русская драма, для российского слушателя она более близка и понятна, может глубже проникнуть, тронуть человека. Как я иногда говорю, эта опера идет не только от сердца, она затрагивает всего тебя, вытаскивает из тебя все жилы.
А публика везде в первую очередь реагирует на хорошее исполнение, на красивые декорации и костюмы и, конечно, на то, откликается ли их душа и сердце на то, что артисты транслируют со сцены.
— Русская публика всегда ждет вас. Когда и с чем выступите в России?
— У меня запланировано несколько новогодних выступлений, и я буду очень рад вновь петь дома, для российских зрителей, которые всегда очень тепло меня принимают.
Текст: Светлана Наборщикова
« назад